www.alexandrmen.ru (www.alexandermen.ru)

Социальная концепция православия (фонограмма)
Домашняя беседа о социальной концепции православия.
3 октября 1987 года.

Ну, в общем, проблема эта, к сожалению, довольно абстрактная, потому что у протестантизма есть своя социальная доктрина, хорошая или плохая, это неважно, но она есть. Она, конечно, претерпевала определённые изменения, она была связана  и с прогрессивным направлением, и с более таким консервативным. Вот сейчас, например, американские фундаменталисты, это, значит, консерваторы протестантские, крайние, они подняли вот сейчас уже вопрос о том, что христианин должен вмешиваться в политику. Хватит, это ложная идея, об отделении церкви от государства, мы должны идти в политику. У них много миллионеров, и они их поддерживают, и у них сейчас и в эфире полно, и они всюду действуют, там у них такие группировки. Они, по-моему, кажется,  внешне справедливо говорят, что политическая жизнь должна обязательно определяться духовными ценностями, и так далее. Но это отвлечённо. А в конкретной жизни получается, что всякая политика, правая или левая, она всегда несёт в себе столько аспектов… Там полно лжи неизбежной, недаром говорится, что политика –  грязная вещь. Она, политика, страшно прагматична. Её не интересует человек, а только интересы… Политика – это политика. (Голос из зала: – Главное в политике – это победа.) Да, да. По существу политика, в общем, конечно, как правило, аморальна. И "победителей не судят", и "историки потом всё оправдают". И если, значит, христиане американские, которые рвутся сейчас в политику, протестанты, захватят, они запачкаются во все эти дела, что уже и происходит. Поэтому, скажем, известные проповедники, как там Билли Грэм и так далее – они вот как-то колеблются. Им и хочется как бы влиять на общество, что закономерно и здорово, но с другой стороны, когда их начинают втягивать в эту мясорубку политических интриг, они чувствуют, что они попадают просто в зубы дьяволу. Значит, так у протестантов. Вначале у протестантизма была определённая идея о том, что судьба каждого решена. Каждый человек… Вот есть избранные, ты узнаешь о том, избранный ты или нет, если тебе будет в жизни везти; я очень упрощённо говорю; поэтому каждый должен выполнять свой долг, работать, трудиться профессионально, накапливать. Помните старика Гранде? Вот это классический образец такого вот человека, который вот пред Богом отвечает, что вот он набрал это, и вот, значит, он в порядке, потому что он выполнил свой долг. Кстати, протестантизм создал тем самым капиталистическую систему – ну, не в прямом смысле слова, но он очень повлиял на формирование идеи капитала, накопительства и так далее. Католическая система, она, действительно, как Вы отметили верно, она всё время модифицируется. В ней есть элементы и того, и этого; она находится в постоянном поиске, потому что она стремится к созданию некой модели справедливого распределения материальных благ и какого-то оптимального варианта социальной структуры. Но если мы будем объективны, мы заметим, что несмотря на колоссальные работы католических монахов и богословов в области политэкономии, марксизма, работы в области социальной политики, окончательно это не выработано. Но есть сумма каких-то документов, которая называется "социальная доктрина Церкви".

Теперь вопрос о том, что делается у нас, в православии. Поскольку у нас Церковь как организация людей играла влиятельную роль только до Петра Первого, она имела дело с княжеской, великокняжеской и монархической структурой. И для неё идея заключалась в том, чтобы татарщине, анархии, хаосу противопоставить единую, централизованную, так сказать, Богопомазанную власть. Исторически это было прогрессивно, как у нас говорили,  потому что в условиях, скажем, Золотоордынского ига становление Московского Царства – действительно это было нужно. Но вы заметьте, что "спасибо" за это не сказали, что царская власть, едва став на ноги, она немедленно отбросила слово Церкви. Ну, я не буду обращаться к истории, а просто обращусь к кинематографу, который вам ближе. Вспомните фильм "Иван Грозный", хотя это, в общем, фильм лживый совершенно насквозь, но там есть такой момент: когда Иван Грозный коронуется, то там митрополит Макарий пытается ему что-то сказать, но уже он стоит, на него глазами фыркает, а потом стычки его с митрополитом Филиппом, которого он потом и заточил, и задушил. А митрополит Филипп выступал против террора. Он согласился стать из монахов митрополитом, но с условием, что он будет иметь "право печалования". У нас многие современные стилизаторы иногда думают, что "печалование" –  это печалиться, и так употребляют, и думают, что это очень красиво, по-славянски. "Печалование" – это ходатайство о заключённых. Ну, и пользуясь этим обещанием этим устным царя, он стал вступаться за репрессированных совершенно невинно людей, и, как известно, чем это всё кончилось. Он сначала отстранил от себя Сильвестра; в общем, это была политика монархии. Кстати, патриарх Никон, который был отстранён одним из первых Романовых, он был отстранён потому, что казалось, что он власть захватывает, он назывался тоже "Великий Государь". И церковь как социальная сила была разрушена. Ну, это, может быть, сильно сказано, но – отстранена от деятельности. И поэтому естественно, что никакой социальной доктрины вырабатывать в условиях нового общества, общества восемнадцатого, девятнадцатого, тем более двадцатого века она даже не могла и пытаться. Только русские религиозные философы – Владимир Соловьёв, Бердяев, Франк и ряд других – они пытались предложить в этом направлении … ну, начиная ещё с Чаадаева…  некую, так сказать, умозрительную модель. Но можно развернуть сейчас панораму этих моделей, которые у них были, они довольно разнообразны, но, строго говоря, их нельзя считать социальной доктриной Православной Церкви. Значит, мы находимся в таком моменте, когда такой доктрины нет. И если что и осталось от той традиции, то это традиция подержания порядка, моно, и без этого порядка… Поэтому когда рухнул режим царский, то страшно все растерялись, хотя он Церкви причинял в основном только зло. Как режим. Может быть, лично никто из царей этого не хотел, но… Я имею в виду царей девятнадцатого века. Но достаточно сказать, что Николай Первый исключительно тормозил издание Библии, пока не умер. В течение всего его правления. И когда люди пытались ходатайствовать об этом, например, архимандрит Макарий Глухарёв, алтайский миссионер, его наказали за это, потому что он писал, он посылал свои переводы в столицу, писал на имя императора, что народ нельзя оставлять без Слова Божия, что славянский уже не понимают, ему не отвечали, тогда он написал: "Вам мало 14 декабря, наводнения в Петербурге?" Тогда его наказали, и всё. Так было, пока не умер император. Нужны были для Русской Церкви соборы – Николай Второй не разрешал их созывать, и был созван он только после Февральской революции. Контроль был полный, но несмотря на это инерция сохранилась, привычка сохранилась. Поэтому мы свободны от какой-нибудь обязательной социальной доктрины. Но то наследие, которое оставила нам мысль от Чаадаева до Зеньковского, Лосского; особенно Федотов, Георгий Петрович Федотов, человек, который исключительно… это историк был знаменитый, он создал одну из самых ярких социальных концепций. Он жил тут до двадцать пятого года,  вынужден был уехать в силу трудных каких-то обстоятельств. И умер он… Его считали за границей "communaisonne" ("коммуниствующим" по-французски), то есть "коммуниствующим", и даже изгнали из Парижского Богословского Института за это. Но он был просто человеком объективным, настоящим православным христианином, и он не хотел превращаться в такого махрового монархиста или антисоветчика, он высказывал то, он что думал. И когда его изгнали, Бердяев написал гневную статью "Есть ли в православии свобода совести?" Умер он в Америке в 51- ом. Вот у него можно найти… И у Вышеславцева, такой тоже был; но это будут всё высказывания частных мыслителей.


ВОПРОС: – То есть, можно так сказать, что православие – это, так сказать, Евангелическое нечто без социальной программы и социальной ориентации? В том смысле, что православие на социальную жизнь никакого влияния не может оказывать? А тогда, Вы знаете, вот такой вопрос: идеология, которая сейчас существует, вот, допустим, государственная идеология, она… Я имею в виду вот что, что есть определённая идеология, которая заключена в протестантизме, католицизме и православии. В православии социальная жизнь – она фактически предоставлена самой себе. И православие в силу своей специфики не в состоянии оказать на неё какого-то определяющего влияния.
 ОТВЕТ: Причина тут очень простая. Дело в том, что в Византии государство очень цепко держалось за социальную жизнь, и оно как-то парализовало церковную жизнь. И все лучшие силы Церкви покинули общество. Покинули. Все поэты, писатели, богословы – они все бежали из городов. Они все бежали в стены монастырей, они все, сто процентов их, были монахами. Причём монахами, которые иногда, выходили,  конечно, на столкновение с государством. Но это были редчайшие случаи, кризисы иконоборческие и так далее. Но в общем, можно так сказать, что Церковь Византийская бежала в пустыню. Естественно, она уже не занималась… Она решала, кстати, социальные проблемы, у себя, в монастырях. Вот в монастырях, там было, значит, общежительная система, такой, значит, малый коммунизм общинный, но это было… Демократическая традиция развивалась очень медленно, и она в любом обществе развивается достаточно медленно. Почему? Потому, что есть очень важный, так сказать, тезис. Структура монархическая, когда некий управляет, она имеет происхождение, очень грубо говоря, зоологическое, потому что в животном мире для удобства выживания вида и группы живых существ, четвероногих или пернатых, должна над всем господствовать воля одного, самца или самки. Поэтому волчьи стаи, стада слонов, оленей и многих других живых существ управляются вожаками. Вожаки ведут караваны птиц, они ведут охотничьи группы на ловлю, это естественно, это перенял человек, и монархия здесь вполне, так сказать… Монарх в смысле не обязательно царизм, а "мо-н-архия", в смысле "единовластие". Но в животном мире нету демократии. Во всяком случае, весьма трудно найти. Разве что когда некоторые животные приносят своих детёнышей, чтобы их приняли в состав стаи, то существует ритуал принятия, значит. Самки их там где-то рождают, слегка выкармливают, потом, когда они могут  на ножках идти, они их приводят на "профсоюзное собрание", и те их там обнюхивают, облизывают и принимают. Ну, это едва ли можно назвать демократией, это скорей процесс вот… их включают в эту группу. Демократия – это когда какая-то коллективная воля тут начинает выявляться, это явление специфически человеческое, но явление позднее. Если вы посмотрите на карту мира пятого века до Рождества Христова, вы увидите колоссальные континенты, которые находятся под властью деспотов, тиранов, монархов, диктаторов – и крошечные, микроскопические территории Земли, типа Афинского полиса, города-государства, где практикуется эта демократия. (Голос из зала: – Но это не совсем та демократия была.) Пускай даже не западная, это рабовладельческая демократия, но всё-таки какие-то элементы там были. Там было сознание, что "голос народа". Известно, когда Фемистокл, как он пал, эта знаменитая, легендарная, ставшая легендой история, когда против него… подошёл к нему один человек, который с бюллетенем против него, но он был неграмотный, и он сказал: – Ты напиши мне имя Фемистокл, я хочу тоже против него голосовать. И он считал себя столь обязанным соблюдать эти правила, что написал: "Фемистоклюс". И тот пошёл и проголосовал против него. Это, конечно, было просто какое-то чудо и нелепость некоторая на фоне других государств. И персы, которые воевали с греками в этот период – это была типичная деспотия, типичная. Потом в Римской Империи были небольшие элементы демократии, но кругом, в общем, это с трудом пробивало себе путь, с величайшим трудом.  И вот мы как-то привыкли, что кругом свободный мир, демократический мир … Да человеческий род ещё будет долго высиживать это яйцо! И может быть, мы находимся у самых истоков этого процесса. И может быть, сейчас картина, географическая карта мира, ненамного лучше. Это в 19-ом веке казалось, что преуспевающая европейская демократия, а эти все – чёрные, рыжие, жёлтые – это всё неважно. Она идёт, она всюду насаждает прогресс, она процветает, и этих детей природы учит. Сейчас всё изменилось. Возьмите, скажем, Индию. Конечно, англичане, несмотря на недостатки их правления, они привили демократические нравы индийскому обществу. Но там же и остались совсем другие. Там резня, там правит династия Гандидов, Неруидов. Это же уже третий правитель из династии. Значит, осталось ещё монархическое, вот. Всё не случайно, старые традиции имеют значение. Это я к чему говорю –  к тому, что мы должны быть терпеливы и не думать, что при нас произойдут какие-то необыкновенные чудеса и изменения. Вода камень точит, процессы совершаются.


 Переходя с глобального на своё, я могу вам сказать, что демократия зиждется на смирении, смирении, когда человек способен услышать мнение другого человека, понять позицию другого человека, быть открытым к вкусам и мнениям другого человека; вот это есть смирение, уже с этого начинается демократия. Люди, которые у нас назывались членами демократического движения, на самом деле по психологии очень часто были диктаторами, и, сталкиваясь с ними, я видел, насколько они в душе своей чужды понятию демократии. Противопоставление мнений, "discussion", они не идеологичные были люди часто. Значит, демократия – это психология. Кстати, в понятие "интеллигентный человек" Чехов включал как раз вот это: умение чувствовать другого, понять точку зрения другого – вот это и есть интеллигентный человек. Но этот цветок надо выращивать долго. Это высшее произведение душевной структуры, и когда это будет развиваться, из этого может вырасти нечто полезное для общества, и будет влиять на общество. А перестроить структуру общества, сделать его самым демократичным, если в нём народы, или народ, несёт в себе тоталитарную психологию, – из этого ничего не выйдет. (Голос из зала: – А вот склонность к тоталитаризму сильна?) Когда человек духовно растёт, эта склонность, конечно, уменьшается. Когда человек примитивен, он всегда склонен к тоталитаризму.


ВОПРОС: – Отец, а если вернуться к этому вопросу об общественной идеологии, она в себе содержит элементы тоталитаризма или она вообще настолько аморфна, что никаких конкретных структур в ней нельзя выделить?
ОТВЕТ: – Во всяком случае, выделить сейчас трудно, потому что для того, чтобы нам охарактеризовать сознание общества, нам необходимо провести какой-то эксперимент: опросы социологические, да? А ведь этого нет. Иначе это легкомыслие будет. Во-первых, скажем,  техническая и гуманитарная интеллигенция в Москве – это одно, а шахтёрские районы где-нибудь там на Украине – это совсем другое. У нас очень плюрально… Прибалтийская группа народов – третье. Кавказ – четвёртое, глубоко буржуазная, так сказать, психология, но при этом – крестьянская, так сказать, сохранившая традицию. Вот поэтому народы Кавказа не вымерли, несмотря на свою древность. Они древние, как почти все древние народы, ноне вымерли потому, что сохранили связь с землёй и традиции. И несмотря на то, что над ними были и турки, и жмурки, всё, но ничего, они устояли, они устояли. Им не дано было тогда, так сказать, властвовать в истории, но они устояли, сохранили свои ценности.


Нам надо выносить яйцо свободного духа и передать его следующим. Это как принцип Гюйгенса: когда падает капля, от неё идут круги, от каждой точки кругов идут ещё круги, и так далее. Потому что на самом деле в большой популяции, как говорят в биологии, есть всё. И у нас очень большая популяция, и в ней есть всё. В ней варятся зачатки всех направлений. Так же как и в Православной Церкви тоже вьются зачатки всех направлений: самых правых, самых левых. Но уже заметно, стало уже дифференцироваться постепенно, но это ещё процесс… Уже больше нельзя сказать, что если это православный человек, ты  можешь сказать о его социальном и идейном лице.


ВОПРОС: – Но в православии демократические тенденции всё-таки сильны, они выражены сильно или слабо, ну, в количественном отношении? К чему больше тяготеет православие как направление?
ОТВЕТ: – Ну, три миллиона американских православных, или четыре миллиона. Я же сталкивался с ними когда-то. Они ни к чему не тяготеют, они живут как американцы, американским образом жизни. Конечно, они демократы, но это не потому, что они православные, а потому, что они американцы. Что касается Греции, где православие господствует, то там были "чёрные полковники", тоталитаризм; сейчас там демократия.


 ВОПРОС: – То есть вообще миссия Православной Церкви, так  сказать, её центр тяжести – не в социальной сфере. Можно так считать или нет?
ОТВЕТ: – Я думаю, что всё-таки это так. Хотя в эпоху великокняжеской Московской Руси, конечно, это влияние было. Но это влияние было скорее каритативным, то есть Церковь участвовала в каритативной деятельности активно. Понимаете, нам же теперь непонятно, какое это имело значение, а это имело значение, потому что сейчас есть детские дома, ну, пусть там они неважные, но они есть, существуют там приюты, существуют больницы, всё это существует, и мы привыкли к этому, как к траве, но тогда же ничего этого не было, понимаете, и всё это создавала Церковь, всё. Человек, которому надо было куда-то, так сказать, приткнуться, он находил только в Церкви помощь. Если начинался голод, эпидемия, поветрие, если куда-то надо было деться больным и старым людям, если где-то было надо содержать детей, то это было только в церкви. Монастыри здесь… Вот помните Мцыри? Ведь в основу положен реальный факт. Такой мальчик, бедный, пленный, поэтому и в монастырь взяли. Эта функция социально-каритативная, от caritas – "милосердие", Церкви была присуща даже в эпоху синодальную, то есть восемнадцатый-девятнадцатый век. Мы с некоторым презрением говорим о благотворительности, но на самом деле благотворительность – это… (Голоса из зала: –  Сейчас уже даже появились статьи, что благотворительность – это хорошо, и даже будет благотворительный концерт.) Уже есть, уже был. Двадцать четыре тысячи набрали. Кстати, интересно, что то же самое число, которое отец Иосиф, настоятель Удельнинской церкви, он послал от своего прихода. Самый богатый приход (грохот столовых приборов) Он послал 24 тысячи от одного прихода, и это напечатали его, значит, речь, ну, там, краткая статья, "посылает Чернобыль 24 тысячи наших рублей".  На первой странице газеты напечатали. В "Известиях" это было, в центральной газете. Сейчас он в Африке.