Я пишу об о. Александре впервые. За те пятнадцать лет, что прошли со дня его убийства, написано и сказано очень много. Причем - написано и сказано теми людьми, которые имеют на это куда больше прав, чем я. Людьми, которые знали батюшку годами, которые были рядом с ним в самые тяжелые годы, которых связывала с ним взаимная переписка, радости, горести, рождения, смерти. Такие воспоминания - драгоценны: из них складывается многомерный портрет многомерной личности.

Когда мне предложили написать эту статью, я сперва хотела отказаться: разве смогу я, заставшая о. Александра почти на пороге его жизни, сказать что-то новое? Разве имею право? И все же пишу. Ведь и в жизни доводится довольно часто рассказывать о батюшке самым разным людям. Рассказывать так, как умеешь, только потому, что спросили именно тебя.

Говорить об отце Александре в прошедшем времени не всегда получается. Разве об ушедшем человеке ведутся такие ревностные споры? "Царский путь" отца Александра, далекий от любых крайностей, был узок и труден, и, если хотеть правды и только правды, то никогда не получится сделать его портрет "монохромным". Так бывает довольно часто: одни - ругают и поносят, другие - превозносят и абсолютизируют, и не поймешь, что вреднее. Одни спорят с самим о. Александром, додумывая за него то или иное ("Он написал то-то, значит, подразумевал вот то-то"), а другие отвечают за о. Александра, тоже додумывая за него ("Если бы он был жив, он бы ответил вам так-то"). Одни обвиняют батюшку в десятке ересей, другие считают каждое его слово безошибочным. И так трудно бывает продираться через эти зеркала, когда помнишь о. Александра живым. Сам он почти не реагировал на проявления "хвалы и клеветы". Потому что времени не было. Жизнь оказалась слишком короткой.

Отец Александр, говоря о двух пониманиях Христианства - "зосимовском" и "ферапонтовском", писал:

"В периоды социальных морозов, социальных бурь, как на войне, люди быстро делятся на две категории: наши - не наши, верующие - неверующие и так далее. Это упрощенная схема. И для тех людей, которые только входят в Церковь, эта схема еще видится действующей".

Личность отца Александра парадоксально несовместима ни с одним из стереотипов. Для карикатурного образа "попа", создававшегося советской пропагандой многие десятилетия - слишком эрудирован, образован. Для интеллигента-диссидента - слишком осторожен, совсем не связан с политикой, ни разу не подписал ни одного политического воззвания. Для либерала-новатора, или всеядного экумениста, каким иногда себе его представляют - слишком укоренен в Православии. Для гастролера-проповедника - слишком плотно занят приходской работой. Для "простого деревенского батюшки", как он сам себя называл - слишком светский. Для мистика - слишком рационалистичен, а для рационалиста - слишком мистичен. Те, кто приписывают ему облегченное понимание молитвенного опыта, ошибутся: отец Александр был настоящим молитвенным делателем. И этот ряд можно продолжать.

Но не в противоречивости - сила личности отца Александра, а наоборот - в уникальной цельности. И цельность эта объяснима только одним: в центре личности о. Александра - Христос. Именно благовестию Христову посвятил батюшка всю свою жизнь, не только во время словесной проповеди, но и помимо нее.

Святой Франциск Ассизский сказал: "Проповедуй Евангелие всему миру, и, если необходимо, используй слова". Если бы слова отца Александра расходились с его собственной жизнью, в них не было бы ни силы, ни смысла. Он не был теоретиком. Уважение и любовь людей к нему появились (и проявились) помимо книг. Очень многие из тех, кто любил и продолжает любить о. Александра, не прочли ни одной его строчки. Это ведь совершенно не обязательно. Ведь сам батюшка в первую очередь служил людям. Он излучал любовь, утешал отчаявшихся, давал опору сомневающимся, вселял радость в унывавших. Мне тоже было дано испытать это счастье.

Сейчас, когда батюшки с нами нет, его имя в большинстве случаев связывается с его книгами - как написанными им самим, так и составленным после его смерти по магнитофонным записям. И это закономерно. Книги выходят большими тиражами, переводятся на разные языки, переиздаются. Слово о. Александра продолжает звучать наравне с проповедями ныне живущих проповедников, не теряя ни веса, ни актуальности. Потому-то и спорят с ним как с живым.

Наше время щедро на богатые возможности коммуникаций. И именно поэтому сейчас многие люди (особенно совсем молодые, не заставшие трудных времен, когда Евангелие приходилось от руки переписывать и прятать) представляют себе самого о. Александра как человека, который, подобно совеременным теле-радио-интернет-проповедникам, много лет публично проповедовал какое-то свое "учение", и это было его основным занятием, чуть не профессией. Но давайте вспомним, как было на самом деле.

Публичная деятельность о. Александра состоялась лишь в последние два года его жизни. Книги его в те годы издавались в Брюссельском издательстве "Жизнь с Богом" мизерными тиражами, и достать их было почти невозможно: они были у немногих, ходили по рукам. Ксерокопирование было доступно очень малому количеству людей. Проповеди до 1988 года произносились только в подмосковном Новодеревенском храме. За всю жизнь у батюшки было, если не ошибаюсь, два телеэфира. То есть, большая часть жизни о. Александра прошла если не в полной безвестности, то уж точно "на глубоководье", когда он был занят в первую очередь людьми. И в первую очередь он был пастырем Христовым, одинаково дорогим и для подмосковных бабушек, и для приезжающих из Москвы интеллигентов.

Отец Александр нес крест служения деревенского священника (думаю, что расшифровывать это понятие не надо). Все его книги написаны в свободное время, которого было очень и очень немного (напомню, что все устные проповеди изданы через годы после его кончины). Часто он писал в электричке, которую в шутку называл своим "рабочим кабинетом", положив на колени портфель. И даже когда началась его активная проповедь "внешним", никто из прихожан не остался без его внимания. Как хватало времени? Он, так ценивший каждую минуту, не терпевший праздности, шутливо говорил: "У меня с Небом договор: я отдаю все свое время, а мне взамен дается везде успевать".

В 1990 году, когда не стало батюшки, мне, абитуриентке музыкального училища, исполнилось 20 лет. Воцерковляться я только начинала. Собеседников было мало. Было Евангелие (сперва - только от Матфея, причем переписанное рукой моей мамы), "Таинство, Слово и Образ" о. Александра Меня (путеводитель по православному вероучению и богослужению), "слепенькие" машинописные копии Владыки Антония Сурожского и "У стен Церкви" С.И. Фуделя. Крестилась я за три года до того, причем интересно, что крещение было запланировано именно у о. Александра в Новой Деревне, но я не дотерпела две недели и срочно крестилась в другом храме: мне было все равно где, лишь бы скорее стать христианкой. Два года я посещала его лекции и организовала одну из них.

В самый день его смерти я была на венчании дорогих мне друзей. Вечером накануне я не пошла на его лекцию "Христианство" в ДК на Волхонке - решила отоспаться, а посещение только что открывшегося тогда Открытого Университета отложила на неделю. Вечером 9 сентября я обзванивала друзей - звала с собой. И мне сказали, что батюшки больше нет.

В последний раз я видела его на Преображение - тремя неделями раньше. Тогда же единственный раз и исповедовалась у него. Многие об этом говорили, и я могу подтвердить: в те минуты, когда доводилось говорить с батюшкой, для него существовал только ты, и ты был самым любимым, самым долгожданным, и за самое короткое время отец умел говорить тебе самое главное. Это - несомненный дар молитвы: люди сами так не умеют.

В 1989 году я организовывала встречу с о. Александром в своем музыкальном училище. Время тогда было особое, отличное от теперешнего. Хорошо сказал об этом незабвенный Сергей Сергеевич Аверинцев: "То взаимопонимание между верующими, воспитанное десятилетиями гонений и утеснений, ушло: люди, некогда чуть ли не со слезами радости узнавшие друг друга в храмах советского времени - "А, ты тоже!" - нынче смотрят друг на друга мрачно и видят друг в друге врагов веры".

Вот это "а, ты тоже!" - слава Богу, довелось застать, хотя тревожные звоночки уже начинались. Одна из преподавательниц, принадлежавшая к числу недоброжелателей о. Александра, увещевала студентов на эту встречу не ходить: ведь там "по КГБ-шнику на каждом ряду будет сидеть", а потом "в кабинет директора по одному будут вызывать от Христа отрекаться". Некоторые послушали ее и не пошли на встречу. Но все равно был полный зал - в основном студенты, 17-22 лет, о Церкви в большинстве своем не думавшие.

Отец Александр посвятил первые сорок минут или час рассказу о Христианстве. Поразительно, как он умел сказать главное о Христе и в десятиминутном разговоре, и в часовом, и в цикле лекций… Из зала прислали записку: "Как Церковь относится к проблемам секса?" Зал расхохотался. Отец Александр, смеясь вместе со всеми, сказал: "Да, конечно, секс - это великое дело. Но..." Дальше он сказал о христианском браке, о верности, о любви, о рождении и воспитании детей, о семье как образе Церкви. Никто больше не смеялся, не хихикал, слушали спокойно и внимательно. Но потом те, кто на лекцию не пошел, потому что припугнули, передавали: "Вы слышали?! Этот ваш Мень сказал, что секс - это великое дело! Какой кошмар!"

От той встречи у меня осталась драгоценная реликвия - афиша. На ней - портрет и слова: "Протоиерей Александр Мень". К слову "протоиерей" кто-то приписал сверху букву "в", получилось - "протоиеврей". Бегали в деканат, замазывали "Штрихом". С тех самых пор я заметила, что довольно часто - я бы сказала, в большинстве случаев - стиль критики в адрес о. Александра недалеко ушел от этой выходки. В этом стиле сочинена анонимная брошюрка несуществующего прот. Сергия Антиминсова, в этом стиле продолжают травить о. Александра и на некоторых интернет-форумах.

Отец Александр был человеком христианского единства, и вместе с этим - прочнейшим образом укорененным в Православии. В одном из ныне опубликованных писем он говорит:

"Что же препятствует духу экуменизма? Еще раз повторю: те случаи, когда люди, побывав у инославных, разрывают братское и евхаристическое общение со своими. Это и измена по-человечески и акт, направленный против Христа, против Его воли. Это вносит разделения, смуты, соблазны, отбрасывает дело единства назад в века соперничества, упреков, борьбы и поношений. Поэтому для своих прихожан я не считаю допустимым общаться в молитве с теми конкретными общинами, которые не соблюдают строгого экуменического принципа и правила: "никакого прозелитизма". (…) Человек, бросающий свою церковную общину (ссылаясь на личные вкусы, на прочитанное в книгах, на недостатки церковные и пр.) является, пусть и невольным - но врагом дела Христова.

Всегда нужно помнить, что в Евангелии от Иоанна нам сохранена одна из немногих молитв Спасителя, выражающих Его глубинные желания, Его волю. Это "первосвященническая молитва" в ночь перед Голгофой: "Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Hас едино". Мы еще далеки от того, чтобы осуществить эту волю Господа, но должны всеми силами к этому стремиться. И все, что препятствует Его воле, есть для нас грех. (…) И последнее: как быть, если видишь у инославных христиан нечто воистину достойное и прекрасное (горячую веру, живую молитву, чистоту жизни, общинность)? Ответ один: благодарить Бога за этих людей и молиться о том, чтобы и мы умножали в своей среде эти черты и дарования".
Счастье, что мы были современниками отца Александра. Вся его жизнь и его трагическая смерть продолжают приносить свои плоды. Незадолго до смерти он говорил: "Я чувствую себя, как стрела на натянутой тетиве". Тетива отпущена, стрела продолжает полет.

Мария Батова
7 августа 2005
Цюрих

http://tapirr.livejournal.com/360034.html#cutid1