Тысячелетняя православная Русь знает множество замечательных примеров героев духа. каждая эпоха рождала своих святых: одни прославились подвигом мученичества и исповедничества, другие подвижнической жизнь или добровольно принятыми на себя страданиями. Пути ко спасению многочисленны и разнообразен, но у каждого человека своя дорога к Небу. на этом пути в горняя, к Свету просияли и осветили эту дорогу другим две удивительны личности, принадлежащие к разным эпохам, и, казалось бы, такие разные: священники о. Александр Мень и о. Иоанн Кронштадтский.

Первого многие называли пророком своего времени[1], «предвестником евангелизации» всего служения Православной Церкви [2]. Этот удивительный священник, подобно ап. Павлу, был наделен даром личной встречи со Христом, и он «нёс в мир Христа всем своим существом – мыслью, словом и делом!»[3]. В труднейшие для России годы, в условиях, когда открыто ненавидели любое проявление религиозности, о. Александр свидетельствовал о Боге, проповедовал Евангелие и привел ко Христу, к вере, в Церковь тысячи людей. Но, как известно, «нет пророка в отечестве своем». О. Александра Меня хорошо знали на Западе, уважали, ценили и любили[4], но не оценили, не защитили, не спасли у себя дома, на родине. Его крестный путь – это путь священства, проповедничества, связанный и с унижениями и гонениями. И как когда-то побивали камнями и гнали величайших пророков, так и его преследовали: власти пытались выслать из страны, церковное фарисейство гнало из церкви. А он в ответ жизнью своей доказывал, что «крест Христов – это не просто знак, который мы носим, а это полная отдача – и отдача за смерть»[5]. Он, действительно, был великим священником, проповедником христианства, миссионером, пастырем добрым стада Христова.

Поборники Церкви всегда были гонимы и примеров тому несть числа – «все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы» [2Тим.3,12], оттого что люди возлюбили «злобу паче благостыни» (Пс.51,4). По замечанию митр. Вениамина (Федченкова), мир всегда будет гнать и ненавидеть праведных, которые становятся для невыносимым укором для злых, развратных, невежественных и завистливых [6]. К сожалению, недоброжелательство, клевета, доносы, а иногда и открытая травля становятся отличительными чертами не только жизни мирской, но и монастырской, церковной. По этому поводу иг. Иларион (Алфеев) пишет: «В Церкви зависть действует с особой силой и особым коварством. Здесь можно встретиться с такими невероятными проявлениями зависти, которые мы, пожалуй, не встретим вне Церкви. … Церковь – это поле брани, где решаются судьбы человеческие, где битва идет за каждую душу. Судьба каждого человека взвешивается здесь на весах Божии, это битва за духовное выживание, за спасение, и именно поэтому зависть здесь особенно сильна»[7]. Этой печальной участи не избежали даже такие великие подвижники, как преп. Сергий Радонежский и Серафим Саровский, свт. Тихон Задонский, св. прав. Иоанн Кронштадтский… Ни одного года из 30 лет священнической деятельности о. Александра не прошло без грязных доносов, оскорбительных писем, нелепых обвинений в ереси и пр.

Одной из причиной того, быть может, была та, что рядом с ними каждый остро ощущал свое недостоинство и греховность, одних это приводило к мыслям об очищении, покаянии, других озлобляло; напраслину и поношение принимали праведники безропотно; сносили со смирением оскорбления и даже побои[8]; гонения переносилибез озлобления, ибо, «кто за Христом идет, того гонения мира сего преследуют»[9].

Их хулили, а они благословляли злословивших, их гнали, а они терпели и молились за притеснявших, с ними пытались расправиться физически, а они, умирая, прощали врагов своих, ибо воистину были святы. Жизнью своей они доказали, что миру нужны не блестящие ораторы, не мудрые философы, а святые, просто святые. Они проповедовали учение Христово и подобно ветхозаветным пророкам «испытали поругания и побои, а также узы и темницу, были побиваемы камнями … скитались, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин» (Евр.12,36-38).

Священник Сретенского храма в Новой Деревне Александр Мень стал воссоздателем подлинно общинной приходской жизни. Как правило, в приходах прихожане часто бывают разрозненны. Настоящих приходов даже сейчас, к сожалению, крайне мало. Многие прихожане зачастую знают друг друга только в лицо, но не по имени, хотя молятся в одном храме много лет[10]. Эта проблема чрезвычайно важна и актуальна, т.к. от того, как будет строиться жизнь приходов Русской Православной Церкви, и зависит духовное возрождение России, ведь всегда нравственное возрождение совершалось на духовной, религиозной основе. Это осознавал о. Александр, и то, что не удавалось многим священникам, удалось осуществить на практике ему. Почему? Об этом говорит он сам, с оттенком самоумаления и присущей ему скромностью: «Служил я только в селах. И очень этому рад. Ведь из-за переполненности городских храмов в них трудно вести пастырскую работу. В деревне же знаешь всех прихожан в лицо, знаешь их биографии, их нужды»[11]. Священство, пастырство было центром его жизни. К нему тянулись и деревенские и городские жители, любого мог утешить, наставить, внести свет в душевный мрак. "Он стал подлинным носителем радости и утешения для множества скорбящих и обремененных тяготами жизни. … Чтобы облегчить путь многочисленным одиноким страждущим душам, отец Александр создает из своих прихожан «духовные семьи», или «малые группы», подобные в какой-то мере христианским общинам первых веков, подобно христианским группам, которые были и в 20-х годах нашего неспокойного века»[12].

Образование групп, т.е. «вредное нововведение», стало еще одним поводом для доносов. Гражданские власти стали обвинять отца Александра в «диссидентстве», церковные – в «сектантстве». Конечно, он вызывал озлобление со стороны и тех, и других. Не только представители высшей иерархии, даже рядовые прихожане строчили жалобы на священника. Последние, например, обижались, что их духовный отец принимает «чужих» в ущерб пушкинским, что было явной ложью – для него «не было своих и чужих, близких и далеких. Его незлобивое любящее сердце принимало всех людей», – так вспоминал об о. Александре митр. Крутицкий и Коломенский Ювеналий[13]. Злоба человеческая не знает границ, от угроз яростные противники, авторы многочисленных анонимок, перешли к действию: на священника (а случалось, и на его гостей) набрасывались с кулаками и руганью, «бывало, что пытались сорвать с него облачение, разносили по округе грязные сплетни»[14].

Подобное испытал в начале своей священнической деятельности о. Иоанн Кронштадтский. Над ним не только смеялись, принимая за юродивого, но случалось, что его же собратья выгоняли иерея Иоанна Сергиева из «своих» храмов, доносы на него лились грязным потоком. (Увы! Сикофантство процветало не только в древних Афинах, не перевелось доныне и у нас, не пощадило оно даже такого праведника, как св. Иоанн Кронштадтский). В конце жизни общероссийский пастырь подвергался оскорблениям со стороны и своих и чужих, но он не оправдывался, а, как и положено святому, по-евангельски прощал и молился за обидчиков своих.

О своих гонениях и гонителях о. Александр не очень любил говорить, так как искренне считал, что на фоне своего духовника, о. Петра Шипкова, пробывшего в лагерях и ссылках 30 лет, ему даже как-то неловко говорить о том, что было с ним самим. «Скажу так: в трудные годы я научился ценить каждую минуту. Благодарю Бога за то, что имею возможность служить без перерыва четвертый десяток лет»[15].

 «Он жил и служил, словно не замечая мутных потоков лжи, как бы поднявшись над землей»[16], с терпимостью перенося обиды, поистине никого не осуждая. Без малейшего чувства горечи или досады, а уж тем более без гнева, вспоминал он настоятеля храма в Акулово, от которого в свое время претерпел немало, рассказывал об этом с присущим ему чувством юмора. Даже во время обысков он вел себя не только с достоинством, но, можно сказать, со смирением. Во время одного из обысков жена о. Александра, Наталья Федоровна, с сарказмом заметила представителям «органов», занимавшихся поиском «антисоветчины» в доме Меня: «Вы еще в нужнике поищите». О. Александр, который обычно во время обысков не прекращал работы и невозмутимо продолжал писать[17], на сей раз «заступился» за «искателей»: «Ну, это люди подневольные…»[18].

Отца Александра ненавидели и поносили за его национальность, веротерпимость, незлобие. О своем «еврействе» он говорил с гордостью: «Христианство создано в лоне Израиля. Матерь Божия, Которую почитают миллионы христиан, была дочерью Израиля, Которая любила свой народ так же, как каждая прекрасная женщина любит свой народ. Апостол Павел – величайший учитель всего христианства – был евреем. Поэтому принадлежность христианина, тем более пастыря, к этому древнему народу, имеющему четыре тысячи лет, является не недостатком, а чудесным ощущением, что ты тоже причастен к Священной истории. Я совершенно чужд национальных предрассудков и люблю все народы, но я никогда не отрекусь от своего национального происхождения, и то, что в моих жилах течет кровь Христа Спасителя и апостолов, доставляет мне только радость, это для меня просто честь»[19].

Христианство пришло в мир и объединило людей, сделав всех братьями, ибо все стали одно во Христе Иисусе. Ап. Павел говорит, что «нет уже ни эллина, ни иудея» среди тех, кто во Христа крестился и во Христа облекся (Гал.3,28). Св. прав. Иоанн Кронштадтский не спрашивал о национальности у тех, кто обращался к нему за помощью, он исцелял тысячи людей, независимо от их вероисповедания, ведь любовь к людям не определяется ни внешностью, ни возрастом, ни умственным развитием, ни национальностью. «Проникнутый созерцанием к Богу, о. Иоанн вмещал в своем сердце всех людей. Для него не было различия национальных или социальных сословий, и этим объясняется его близость ко всем и – всех к нему. Подвиг его сострадательной любви ко всем людям необходимо признать подвигом неимоверно трудным и сверхчеловеческим»[20].

Семья о. Александра Меня издавна считала себя живущей под благословением о. Иоанна Кронштадтского. В 1890 г. в Харькове великий святой исцелил прапрабабку о. Александра, у которой на нервной почве началось вздутие живота и никакие лекарства, никакие врачи и профессора ей уже не помогали. Этот случай описывает в своих воспоминаниях Е. Мень – мать о. Александра, об этом удивительном чуде упоминал и он сам в одном из писем: «Он (Иоанн Кронштадтский. – М.Л.) вошел в нашу жизнь не из книг. Мамина бабушка, которая еще нянчила меня, бывала у о. Иоанна, и он исцелил ее от тяжелой болезни. При этом он отметил ее глубокую веру, хотя знал, что она не была христианкой, а исповедовала иудейскую религию. Думается, что благословение о. Иоанна не осталось втуне: моя мать с раннего детства прониклась верой во Христа и передала мне ее в те годы, когда вокруг эта вера была гонимой и казалась угасающей, когда многие люди, прежде бывшие церковными, отходили от нее».[21]

Очень многое сближает этих двух, таких разных и одновременно таких похожих, пастырей, и главное – это безграничная любовь. Оба возлюбили Христа той любовью, о которой сказано в Евангелии: всем сердцем, всею душою, всем разумением, всею крепостию (Мк.12,30). Какой верой и любовью проникнута молитва великого угодника Христова св. прав. Иоанна Кронштадтского, взывавшего: «Господи! Имя Тебе – Любовь: не отвергни меня заблуждающегося человека» (молитва, которая вошла сегодня во многие молитвословы), какая сила и горячая любовь ко Господу звучит в молитве о. Александра: «Люблю Тебя, Господи, люблю более всего на свете, ибо Ты – истинная радость, душа моя. Ради Тебя люблю ближнего, как самого себя». Такие слова могли принадлежать лишь подлинно святым людям.

Евангельская любовь к людям лежала в основе пастырского служения о. Иоанна и о. Александра, которые своим личным примером показали, что пастырство – это подвиг любви и это путь к Богу. Они не только говорили о любви, они ею жили и призывали жить в ней всех. «Любить ближнего, как себя, сочувствовать ему в радости и печали, питать, одевать его, если он нуждается в пище и одеянии, дышать с ним, так сказать, одним воздухом – считай так же обыкновенным делом, как питать и греть себя, и не думай, как о добродетели, о делах любви к ближнему, чтобы не возгордиться», – наставлял св. прав. Иоанн Кронштадтский»[22]. «Любовь – великая сила: она немощного делает сильным, и малого великим, незначительного – достаточным, и прежде незнакомого и чужого – делает скоро близким и знаемым, и любезным. Таково свойство любви чистой, Евангельской»[23]. Эти слова можно отнести и к о. Иоанну и к о. Александру, ибо оба воплотили в своей душе, в своей жизни учение Христово.

О. Александр не только излучал светлую радость, но и одаривал ею всех. От него исходило удивительное тепло, в котором все так нуждаются; подобно преп. Серафиму Саровскому, встречавшего любого словами: «Радость моя!», о. Александр был рад каждому, кто приходил к нему, а на многочисленных лекциях и выступлениях неизменно обращался к аудитории со словами: «Друзья мои». А. Еремин в своих воспоминаниях отмечал, что его духовный отец обладал «удивительной терпимостью к различным мнениям» и «солнечным духом», умея во всем видеть лучшее»[24].

И все-таки главным в священнической деятельности остается Божественная Литургия, именно она является вершиной и средоточием, полнотой и завершением всего богослужения. «Небо на земле», – так называл ее св. прав. Иоанн Кронштадтский, который особенно ревновал о Таинстве Евхаристии, т.е. об участии каждого (и как можно чаще!) в вечно совершающейся Тайной Вечери: «Вот чудо чудес Божиих, из всех величайшее, непостижимое, спасительное, но вместе – и страшное Таинство воплощения Бога Слова, словом Своим доселе созидающим человеческий род». «Когда принимаешь Животворящие тайны, вообрази твердо в видах хлеба и вина Самого Христа, сделай на них мысленное надписание: Иисус Христос! И с этим мысленным надписанием … препроводи умственно до глубины сердца, и там мысленно положи Животворящего Гостя. <…> Христос, выведенный в сердце верою, восседает в нем миром и радостью». «Цени по достоинству величайшее чудо Иисуса Христа, Сына Бога Живого, являемое в причащении с верою Его Божественных Таин. Какое же Чудо? Упокоение и оживотворение твоего сердца, умерщвленного грехом, столь явное после предшествующего часто причащению сердечного беспокойства и духовной смерти»[25].

Как и о. Иоанн Кронштадтский, о. Александр не мыслил своей жизни без литургии, без той реальной встречи со Христом, что переживается нами в Таинстве Евхаристии: «Вершиной и центром Евхаристии является воплощение Христа в нас самих. <…> Мы с Ним соединяемся … Христос горит в нас, живет в нас, и мы делаем то, что раньше делать были неспособны, что сейчас делаем Его силой. Это великая вещь – Евхаристия, которой Христос присоединил нас к Себе, сделал каждого из нас не только апостолом, но больше, чем апостолом – носителем Его силы! Это и счастье, и благо, и радость, и источник бесконечной энергии»[26]. Регент храма Сретения Господня в Новой Деревне С. Рукова в своих воспоминаниях об о. Александре пишет, что в момент наступления Евхаристии «само пространство маленького деревенского храма словно уплотнялось вокруг Престола», в коленопреклоненной пред алтарем фигуре священника и его сыновней молитве «было столько невыразимого сострадания и одновременно смирения, доверия и неподдельного благоговения, что вдруг стало очевидным то, что «казалось»: Бог слышит его, говорит с ним «лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим» (Ис.33,11). «Слова «Приимите, ядите: сие есть тело Мое…», «Пийте от нея вси: сия есть кровь Моя..» он произносил так, что казалось – в этот миг он сам вместе со Христом отдает себя в жертву за наше искупление»…[27] Если бы мы ничего не знали больше об о. Иоанне или о. Александре, кроме этой высоты их литургического богослужения, то и этого было бы вполне достаточно, чтобы сказать: они были истинными служителями Церкви Божией, ее святыми.

В любой книге, посвященной Кронштадтскому батюшке, обязательно будет раздел, посвященный общей исповеди. Евдоким Мещерский, позже подавшийся в обновленчество, оставил замечательные записки «Два дня в Кронштадте», в которые вошли воспоминания об общей исповеди о. Иоанна. Общая исповедь, которую применял в церковной практике о. Иоанн, являла собой потрясающее действие и была обоснована тем, что в Андреевском соборе собиралось порой до пяти тысяч исповедников, так что литургия заканчивалась иногда в 13 часов (если учесть, что на службу священник приходил в 4 часа утра). Во время своей проповеди отец Иоанн не просто говорил о силе грехов, их пагубном влиянии на душу человека, не просто перечислял их, он потрясал человеческую совесть. Любопытствующие, равнодушные, скептики неожиданно для самих себя опускались на колени, их очерствевшие и огрубевшие сердца начинали оттаивать, и слезы орошали их лица. «Скатилась слеза и у меня из глаз, – вспоминает студент Мещерский, – слеза чистая, слеза святая, слеза благодатная, слеза живительная, слеза спасительная»[28].

В настоящее время отношение к общей исповеди среди большинства духовенства отрицательно, но в 80-х гг. о. Александр Мень был вынужден был обратиться в своей церковной практике именно к общей исповеди, т.к. его проповеди, произносимые с амвона, вызывали раздражение настоятеля. И тогда о. Александр стал произносить их в приделе, перед общей исповедью, так как уже ни на амвоне, ни в алтаре его «собратья по сану» слышать не могли и, соответственно, доносить им, куда следует и что следует, было нечего. Как и о. Иоанн, о. Александр не довольствовался обычным сухим перечнем грехов, его проповедь была направлена на то, чтобы помочь верующему разобраться в самом себе, осознать грех и искоренить, избавиться, очиститься от него. Он утверждал, что исповедь, не для того, чтобы только изгонять грехи, а чтобы стать другим человеком. «Потому что, если косить траву, остаются невырванными корни, и сорняки опять вырастают. Но сами мы другими не становимся – для этого нам нужна сила Божия». Наставляя паству, всегда подчеркивал, что грех удаляет человека от Бога, что нельзя жить в привычке к повседневному греху, в этой темноте, надо стремиться к свету. «Здесь проявлялись и талант проповедника, опыт духовной жизни и чуткое состояние души каждого прихожанина. Не случайно поэтому многих в эти мгновения охватывало такое чувство, что слова, произнесенные отцом, направлены лично к ним… Однако о. Александр считал, что верующие не могут обходиться одной общей исповедью, но должны обязательно чередовать ее с исповедью индивидуальной, во время которой у священника с прихожанином может быть установлен истинный личный контакт и очень на этом настаивал»[29]. В служении Богу, людям оба пастыря были неутомимы, ибо ими двигала любовь, а она всегда требует самоотдачи. «Блаженнее отдавать, нежели брать» – они это доказали собственной жизнью.

Еще при жизни о. Иоанна называли тринадцатым апостолом, о. Александра (после его трагической кончины) нередко сравнивали с апостолом Павлом – в своем пастырском служении они шли по одному пути и тем близки друг другу. Их путь – это путь миссионерства. Миссионеры апостольского духа, они, служители Слова, несли это Слово, отдавая себя без остатка в служении Богу и ближнему.

Хорошо известно, что после окончания Петербургской Духовной академии священник Иоанн Сергиев собирался ехать миссионером в Китай, Северную Сибирь или Америку. «Но он увидел, что и в столице и ее окрестностях очень много работы истинному пастырю стада Христова… При первом же знакомстве со своей паствой он увидел, что здесь перед ним открывается не меньшее поле для плодотворной пастырской деятельности, чем в далеких языческих странах»[30]. Проповедник Слова Божия, он боролся за утверждение этого евангельского идеала в самой жизни – и своей и других. Особое попечение Кронштадтский пастырь имел о бедных и обездоленных, голодных и нищих. Он шел в жалкие лачуги, землянки, туда, где темнота, грязь и грех. «Эта среда, которая для обыкновенного работника стала бы бесплодной каменистой пустыней, для отца Иоанна оказалась плодоноснейшим виноградником. Он приходил в землянки и подвалы не на 5-10 минут, чтобы исполнить какую-либо требу и уйти; он шел к живой бесценной душе, к братьям и сестрам, он оставался там часами, беседовал, увещевал, утешал, плакал и радовался вместе с ними»[31]. Эти люди были для него не «низы», «отбросы», «отребье», в каждом он видел, прежде всего, Человека, ибо Человек, в его представлении, «есть чудное, величественное, премудрое, художественное произведение совершеннейшего Художника-Бога»[32]. Скатившиеся на дно, духовно искаженные они все равно продолжали оставаться для священника творениями Божиими и носителями образа Божия. Но св. прав. Иоанн Кронштадтский также скорбел, призывал возвратиться «к вере, к Евангелию мира, к Церкви» тех, кто забыл Бога, отвернулся от Него, – это был горячий призыв к интеллигенции: «Ученые мира сего, разглагольствующие с кафедр в высоких учреждениях государства и всяких других; вы, учащие и учащиеся, особенно в высших учебных заведениях, … к вам обращаю мою священническую речь…». Эту «речь» подхватит его преемник Александр Мень – к вере, Евангелию, Церкви он приведет тысячи наших интеллигентов.

«Как все знают, специальным объектом миссионерских усилий о. Александра стало совсем туземное племя, которое зовется советской интеллигенцией. Племя со своими понятиями и преданиями, со своими предрассудками, по степени дикости в вопросах религии подчас превосходящее самые дикие народы мира. <…> Апостол книжников, просветитель «образованщины», отец Николай Голубцов, его духовник и наставник в молодые годы, предупреждал его (о. Александра. – М.Л.): «С интеллигенцией больше всего намучаешься. Вот он и мучился»[33]. Почему мучился и что это за «особое племя»? Для Церкви неважно социальное и материальное положение, национальное происхождение человека, ибо Церковь – это «врачебница» душ человеческих, душа важна, а все остальное – «суета сует». Так вот душа интеллигента, мечущаяся в бездуховности, оказавшаяся в «духовном вакууме», нуждается в таком же спасении, очищении, как и душа любого другого человека, будь то мытарь или царь, дворник или президент страны. «В Церкви нет привилегированных мест – а если есть, то они принадлежат убогим. Интеллигент – не лучше никого другого, может быть, - хуже всех; но он наряду со всеми другими мытарями и разбойниками нуждается в спасении своей бессмертной души»[34].

Отец Александр часто повторял слова ап. Павла: «Горе мне, если я не благовествую!» (1Кор.9,16). «Он выражал духовные, интеллектуальные, культурные и социальные интересы огромного большинства общества»[35]. Его вдохновенная проповедь Христа и он сам – «средоточие любви и мудрости» (С. Рукова) – привлекало к нему многих образованных людей, людей творческих, людей искусства (тех, кого в советское время называли «прослойкой»), тех, кто искал Христа, ибо без Него «суетно все образование» (Иоанн Кронштадтский). Сбитые с толку бесконечной ложью и идеологической пропагандой, они стремились к чистому источнику, чтобы утолить свою духовную жажду, метались в поисках Истины и Правды, т.е. Единственного Учителя Истины Сына Божия, хотя сами того, может быть, и не осознавая. Все это прекрасно понимал отец Александр: «Давным-давно, еще 28 веков назад, великий библейский пророк Амос заговорил о духовном голоде, который некогда будет терзать мир. Если голод физический разрушает тело, то голод духовный – их душу»[36]. Благодаря ему для многих и многих жизнь и учение Христа стали Светом, осветившим их жизнь, разогнавшим мрак, заполнившим прежний вакуум. О. Александр был призван просвещать народ, забывший вековечные религиозные традиции своих предков. С этой задачей, непосильной для многих, справился «обыкновенный деревенский батюшка». Вся его пастырская деятельность была подчинена основной цели – привести души к личной встрече с Христом Спасителем, привить им любовь ко Христу и собрать всех вместе во имя Его. С помощью Божией о. Александру это удалось – сердца открылись и повернулись навстречу Христу и Сам Господь вошел в эти сердца и преобразил их. «Кто горит огнем Духа, тот побеждает тьму и грех мира», – учил отец Александр. Следует признать, что среди представителей высшей церковной иерархии были те, кто отдавал должное труду о. Александра, ценили его книги, искренне уважали и любили. По признанию А.В. Ведерникова, старейшего сотрудника патриархийных «верхов», «подавляющее большинство тайно гордится (о. А. Менем – М.Л.), понимая, что никто сейчас в нашей Церкви не способен адекватно миссионерствовать в столь тяжелой и внутренне изломанной среде, как советская интеллигенция»[37].

Заслуги протоиерея Александра Меня признавал патриарх Московский и всея Руси Алексий II, считавший, что этот «талантливый проповедник слова Божия, добрый пастырь Церкви с щедрою душою и преданным Господу сердцем … мог бы еще так много сделать для духовного просвещения и окормления чад Церкви»[38].

С мнением главы Русской Православной Церкви не соглашается Г. Шиманов, полагавший, что о. Александр Мень «мог сиять только на фоне нашей невежественной в религиозном отношении интеллигенции и нашей расстроенной церковной жизни»[39]. Действительно, российскую интеллигенцию отличает невежество в вопросах веры, но она, обладая богатым багажом светского знания, всегда стремилась к познанию Истины. Именно поэтому так тянулись к нему люди интеллигентные. О. Александр отвечал на волнующие их вопросы, давал ценные советы, помогал найти дорогу к Богу и привел к Нему не одну сотню «невежественных и диких» русских интеллигентов. Он смог это совершить не только потому, что сам был энциклопедически образован, но благодаря удивительному дару – дару любви к людям.

 Два общероссийских проповедника – Св. о. Иоанн Кронштадтский и о. Александр Мень – стали в сложное и горькое для России время народной верой и народной совестью.

То, что говорил, и то, как говорил кронштадтский священник, казалось бы, можно было услышать в любом храме той поры. Но лишь его слова имели необыкновенную силу, покоряли сердца тысяч и тысяч людей, ибо в основе их была горячая вера и искренняя любовь к Богу и человеку. Слова его утешали малодушных, укрепляли колеблющихся, вносили свет и надежду в измученные сердца, указывали истинный путь к Богу. Сила его проповеди была исключительной, духовная мощь ее отчасти объясняется тем колоссальным опытом, можно сказать, уникальным, которым обладал Иоанн Кронштадтский. Откуда взялся этот удивительный опыт, говорил сам св. проповедник, сознаваясь, что вся его жизнь – это постоянная, упорная борьба с самим собой, познание самого себя, своего сердца и именно через это познание, вернее, осознание своей беспомощности приводит «к смирению, к покорности воле Божией, всегда и во всем благой и совершенной, а также поучаешься смотреть и на других людей с любовью, сочувственно, с готовностью всегда и во всем помочь им». Этот путь, указывает Иоанн Кронштадтский, доступен каждому: «И каждый из вас может достигнуть таких же результатов, если постоянно и упорно будет следить за собою и с целью борьбы со своим ветхим человеком и с духами злобы, чтобы при помощи благодати Божией быть светильником, не под спудом горящим, но на солнце»[40]. Невольно на ум приходят слова Ф.М. Достоевского: «Каждый из нас мог бы светить, как «Единый безгрешный», – и не светил…». Впрочем, нет, этого не скажешь об о. Александре Мене, который «светил» и сейчас продолжает нести людям Правду, освещать Путь тем, кто сбился, потерял или просто не знает о дороге к Вечной Жизни. «В истории религиозной мысли в России протоиерей Александр Мень оставил достаточно четкий след, ставший той колеей, по которой для многих продолжается путь воцерковления»[41].

Отец Александр был «блестящим проповедником Евангелия» (митр. Ювеналий). В проповедях проявлялась и его одаренность и уникальность, но главное это не то завораживающее действие, которое они неизменно оказывали на слушающих, а результат – люди начинали переосмыслять свою жизнь, менялся их взгляд и на самих себя, он становился более критичным, требовательным; менялось отношение к ближним и дальним, вместо злобы и ненависти в сердце появлялась доброта и любовь. «Стяжи дух мирен и тысячи спасутся вокруг тебя», – эти знаменитые слова преп. Серафима Саровского можно отнести и к о. Александру Меню – тысячи спасались вокруг него.

Замечательные воспоминания о «пастыре Сергиева края» оставил публицист А. Бессмертный-Анзимиров. С необыкновенной теплотой пишет он о старом настоятеле Сретенского храма о. Григории Крыжановском, который всегда защищал своего иерея от нападок церковного начальства[42].

Отец Григорий, уже не имея сил служить, «лишь сидел в алтаре, но всегда выходил после литургии к прихожанам: «А сейчас наш Златоуст, батюшка Александр, скажет вам проповедь. Внимайте достойно, вы больше нигде этого не услышите!» И окидывает о. А. Меня взглядом, лучащимся любовью и уважением»[43]. Откуда в отце Александре были эта мудрость, дар слова? Конечно, от Бога и от таких учителей, как св. прав. Иоанн Кронштадтский, оптинские старцы, о. Серафим (Батюгов), о. Николай (Голубцов), мать Мария, «мечёвцы» – высоких образцов любви и «открытости миру». Вот откуда это служение отца Александра в духе диалога, о чем он сам говорил: «Под знаком этого диалога проходило и проходит мое служение в Церкви»[44].

Не может не изумлять фантастическая работоспособность и «выносливость» двух верных служителей Церкви, которые вели поистине подвижнический образ жизни. Например, Иоанн Кронштадтский возвращался домой после треб, молебнов, посещения больных и т.д. около полуночи, молился, а в четыре утра уже был на ногах; о. Александр обычно вставал в пять утра, день его был расписан по минутам: как и у о. Иоанна, это были бесконечные требы, окормление громадного прихода и т.п. Обоим их духовные чада задавали вопрос, как они выносят такой темп, где берут силы, как успевают все делать. оставаясь при этом бодрыми и энергичными. Можно было бы ответить словами ап. Павла: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп.4,13), но о. Иоанн и о. Александр ответили иначе, и ответы их удивительно похожи: силы дает Евхаристия, она удесятеряет силы, без нее невозможно выдержать. «Праведный верою жив будет» (Авв.2,4; Рим.1,17), так, и «апостолы духа», св. прав. Иоанн Кронштадтский и о. Александр Мень, укрепляемые Богом, не щадя себя, несли всю полноту многообразного труда, связанного не только со священнической службой, но находили время и для научной, и для литературной работы.

О. Иоанн оставил нам богатейшее духовное наследие – «это величайшее сокровище для воспитания чад Божиих в духе церковности. Его творения являются неисчерпаемым источником религиозного воодушевления... Их можно приравнять к творениям многих древних и новых отцов и учителей Церкви»[45] .Его замечательная книга «Моя жизнь во Христе» представляет собой не только яркий пример того, как жил этот великий праведник, но и указание того, как должно жить всем тем, кто действительно желает быть истинным христианином. Неисчерпаемой духовной сокровищницей можно назвать этот дневник кронштадтского пастыря, его главной мыслью является утверждение любви к Богу, преданности вере и Церкви Православной как единой спасающей. Каждый православный человек мог почерпнуть из нее мудрый совет, назидание, найти утешение, обрести руководство в духовной жизни.

Эта книга всегда издавалась огромными тиражами; она хорошо известна и в России, и за рубежом (Англии, Америке, Австралии), всегда и везде неизменно вызывая искреннее восхищение и беспредельное уважение перед высокой, светлой личностью о. Иоанна. Английская королева Виктория, прочитав «Мою жизнь во Христе» Иоанна Кронштадтского, сказала, что она поражена духом истинного благочестия и любви к Богу, которыми проникнута каждая ее страница. И это неудивительно, ведь все, содержащееся в дневнике, по словам его автора, «есть не что иное, как благодатное озарение души», которого он удостоился «от всепросвещающего Духа Божия в минуты глубокого к себе внимания и самоиспытания, особенно во время молитвы».

Отца Александра Меня также очень хорошо знали и уважали за рубежом благодаря его книгам, издававшихся, как правило, под псевдонимами Эммануил Светлов, Андрей Боголюбов, А. Павлов. «Печать всего мира была поражена им», – пишет Венесуэльский священник Карлос Торрес, который никогда не был знаком с русским священником и узнал о нем благодаря «печати». Один зарубежный теолог как-то заметил, что о. Александр менее интересен, чем его книги (с первой частью высказывания еще можно было бы поспорить, в отличие от второй, так как у многих первое впечатление об о. Мене складывалось благодаря его книгам, в которых с исключительной яркостью проявлялась и его личность[46]). На него с интересом смотрели как на «одного из самых выдающихся священников Московской патриархии и очень плодовитого писателя»[47]. Его труды – «это не только богословские, не только глубокие и оригинальные научные труды, обобщающие громадные знания, не только тонкая и эффектная христианская апологетика ХХ века. Это еще очень высокая и даже изысканная литература, словесность в лучшем смысле этого слова»[48]. Протопресвитер Алексей Князев (ректор Сергиевского Института в Париже) видел заслугу автора работ по истории религии в том, что он явился одним из тех немногих православных исследователей, который на деле смог осуществить преемственность традиций, стать продолжателем Отцов Церкви и христианских мыслителей[49]. Многих его книги привели ко Христу, указали путь к Богу и, значит, написаны они были не напрасно.

«Путь к Богу» – такое название носит труд Иоанна Кронштадтского, представляющий собой продолжение знаменитых дневниковых записей «Моя жизнь во Христе». Это, конечно, не литературная исповедь. В дневниках святого запечатлен его духовный опыт богопознания, им он делится со всеми нами. «Нет другой такой книги, потому что нет другого такого человека, как о. Иоанн. <...> Публичная жизнь во Христе, публичное подражание Христу – не искусственное и надуманное, а действительное воспроизведение в себе «опытное» Христа – этого не было еще в мире. И это явлено о. Иоанном не только потоком чудотворений, но и этим благодатным дневником, задача которого – живой «опыт» обретенного «во Христе бытия» сделать доступным каждому»[50].

«Путь к Богу» и «Сын человеческий» – дерзостью, казалось бы, сопоставлять эти книги, но различны они только по жанру и параллель между ними, несомненно, есть. Как и о. Иоанн, Александр Мень писал, чтобы помочь всем ищущим Истину, Путь, Свет. «Я не «доказываю» божественность Иисуса Христа, – отвечает он на резкий отзыв о «Сыне Человеческом». – Такой цели у меня и в мыслях не было! Это может только открыться в акте веры. Я хотел не доказать, а показать, хотел открыть перед читателем горизонты пути. Только намекнуть, только подвести»[51]. Наверное, не случайно, во время работы над книгой «Сын Человеческий» у о. Александра, по его собственному признанию, перед глазами лежали беседы о. Иоанна Кронштадтского, иллюстрированные Гофманом.

Записи о. Иоанна Кронштадтского являют собой разговор со всем человечеством. Потому-то это произведение так многоценно для каждой души христианской, в нем святой не просто бичует и обличает пороки и гордыню неверия, увещевает и наставляет, как освободиться от греховного плена; духовно провидя грядущие скорбные испытания для России и русского народа, он указывает путь спасения: «Обратись к Богу, Россия. к святой, непорочной, спасительной, победоносной вере своей и к святой Церкви – матери своей – и будешь победоносна и славна, как и в старое верующее время... Борись со всяким злом данным тебе от Бога оружием святой веры, Божественной мудрости и правды, молитвою, благочестием, крестом, мужеством, преданностью и верностью твоих сынов».

Продолжателем дела св. Иоанна Кронштадтского можно назвать и о. Александра Меня – не только удивительного духовного пастыря, но церковного писателя с мировым именем, ученого-библеиста. Он создал уникальный труд – капитальный научный словарь по библиологии, широчайшая эрудиция создателя бесспорна. Это признавали практически все (сам о. Александр скромно считал себя «просто образованным человеком»), она производила ошеломляющее впечатление и на читателей и на слушателей. Кардинал Люстиже называл о. Александра «Человеком Мира», который «излучал необыкновенное духовное и интеллектуальное сияние»[52]. Протоиерей Генрих Папроцки с восхищением писал об Александре Мене: «Он легко переходил от одной проблемы к другой из разных областей знаний: геологии, биологии и зоологии, антропологии, философии, истории, религии, богословию, истории литературы, поэзии, или литургики. Был типичным русским мыслителем, столь редким в других странах, мыслителем, охватывающим различные сферы познания и стремящимся создать синтез: синтез науки и христианства. Был в этом наследником великих русских мыслителей, особенно о. Павла Флоренского, которого высоко ценил. Так же как и Вл. Соловьева, о. С. Булгакова, Н. Бердяева. Но, в противоположность им, о. Александр посвятил себя не созданию личных философских или богословских систем, но таким работам, которые для России являлись самыми актуальными»[53]. 

Отдать себя до конца – значит совершить евангельский подвиг. Такой подвиг совершил священник Александр Мень. «Убийство человека, отдавшего жизнь Богу – это бунт против Бога и рана, нанесенная собственному народу»[54], рана, которая до сих пор кровоточит и боль не утихает… Не стало «очень радостного человека» (С. Аверинцев), его удел был страшным, славным, страстотерпческим. «Дорога в очах Господних смерть святых Его» (Пс.115,6). Для нас же дорога память о нем, отце Александре, который по-прежнему жив, ибо «не ушел из жизни, а продолжает трудиться среди нас, как он это делал всегда, – трудиться до седьмого пота. Через свои книги, которые находят все новых читателей, через своих друзей, что продолжают его дело в приходах Русской Православной Церкви и в Российском Библейском обществе…»[55].

После смерти дорогого тебе человека всегда ощущаешь его присутствие. Так чувствуешь и близость о. Александра. «Святые наши всегда остаются с нами», – учил он , т.е. учил видеть невидимое глазу и общаться со святыми всегда, потому что они живы, как жив Христос: «Святые – это наши друзья, они всегда с нами, видят нас и помогают нам молитвами».

 «В память вечную будет праведник» (Пс.111,6). Почитание о. Иоанна Кронштадтского, несмотря на чудовищные потрясения, пережитые нашей страной, никогда не прекращалось. Вполне закономерным стало прославление великого угодника Божия в лике святых на Поместном Соборе Русккой Православной Церкви 8 июня 1990 года

В некоторых беседах архиеп. Вологодский и Великоустюжский Михаил (Мудьюгин) высказывал надежду на то, что со временем Церковь канонизирует погибшего свидетеля веры, о. Александра Меня как «человека достойного, много делавшего для русского богословия, мужественного, оставшегося верным себе в трудные годы»[56]. Подобной точки зрения придерживается церковный историк, публицист Я. Кротов: «Почитание священника Александра Меня как равноапостольного, мученика является допустимым и желательным для верующих во Христа, а его прославление со святыми помогло бы Церкви Христовой осуществлять пропаганду Евангелия». При этом Я. Кротов указывает на уже происходящее «частное почитание» о. Александра[57]. Но главное, наверное, не официальное церковное почитание и причисление к лику святых, важно, чтобы «каждый прикоснувшийся к его светлой и мудрой душе возблагодарил Бога за то, что и в наше безвременье есть подобные ему свидетели Веры, Жизни, Правды – и Божией, и человеческой»[58].

Лоевская М.М.,

доктор культурологи,

профессор факультета иностранных языков МГУ им. Ломоносова.