назад

содержание

Александр Мень. История религии. Учебник. Том2.

Антиохия (40--45 гг.)
Варнава призывает Павла в Сирию.
События в Иерусалиме

Варнава призывает Павла в Сирию.

Еще раньше, когда Иосиф Варнава жил на Кипре, он, вероятно, бывал в Тарсе и даже знал семью Павла. Теперь, придя в этот город, левит легко нашел его и предложил отправиться с ним в Сирию. Тарсянин, должно быть, воспринял это предложение как призыв свыше, - не имея успеха на родине, он давно томился по иному поприщу, и поэтому без колебаний дал согласие. Вскоре антиохийцы могли приветствовать нового члена своей Церкви.
От иерусалимцев о Савле они слышали много удивительного и противоречивого. Его прихода ждали с волнением и любопытством. Однако при первом знакомстве Тарсянин едва ли мог произвести сильное впечатление. Рядом с Варнавой, высоким, осанистым человеком со спокойно-величавой манерой держаться, в наружности которого язычники находили сходство с Зевсом, Савл выглядел скорее невзрачно: экспансивный и резкий, он был маленького роста, со сросшимися бровями и крупным горбатым носом. Ему было немногим больше тридцати, но он уже облысел, а в бороде мелькала седина. Только серые глаза таили какую-то притягательную силу.
Савл был приведен в Антиохию как бы в роли помощника Варнавы, но прошло немного времени, и он с молчаливого согласия всей церкви оказался в числе ее руководителей. Видимо, сыграли роль и его подготовка (он был единственным богословом среди братьев), и сама необыкновенная личность Тарсянина. Антиохийцы скоро поняли, что имеют дело с настоящим пророком милостью Божией. Само чудо его призвания, его встречи с Воскресшим, властно повернувшим жизненный путь Савла, вызывало в памяти сказания об Амосе и Исайе.
По всему было видно, что Савлом владела единственная возвышенная мысль, захватившая его целиком. Каждый свой шаг он словно совершал в реальном присутствии Господа. Отрешенность от земного соединялась в Савле с поразительным здравым реализмом. Духовидец и мистик, парящий в сфере тайн и высоких умозрений, он, однако, был мало похож на утонченного мечтателя, каким его изобразил на своем полотне Эль Греко. Апостол стал первым из тех подвижников Церкви, которые умели, живя в Боге, твердо стоять на земле. Он не уклонялся от решения важных практических задач, обнаруживая недюжинный организаторский дар. Под невзрачной внешностью крылась железная воля, которая не раз проявлялась в критических обстоятельствах. Павел умел сохранять хладнокровие -- стоял ли он перед толпой, судьями или находился в опасности. Однажды, когда кораблю, на котором плыл апостол, угрожала гибель, из всех людей на борту только он не потерял самообладания и всех спас (см. Деян 27: 31--44).
Жизнь без семьи, без дома могла бы иссушить его душу, сделать сумрачным и замкнутым, но этого не случилось. Св. Павел был не лишен юмора и подчас неожиданной шуткой умел разрядить напряженную атмосферу; будучи вспыльчивым от природы, он научился сдерживать себя, проявляя при этом удивительные смирение и такт. Мы знаем немало людей, к которым апостол испытывал чувство глубокой привязанности и дружбы и которые отвечали ему тем же. У этого нелегкого, как многие гении, человека с годами появились преданные и самоотверженные ученики, “дети”, как он порой называл их. Но насколько велика была их любовь, настолько сильна была и ненависть его противников. Показательно, что именно Павел, а ни Варнава, ни другие миссионеры, больше всего страдал и от иудеев, и от язычников. Даже со стороны единоверцев он, как мы увидим, нередко встречал непонимание и осуждение.
Одаренностью, знанием Библии, размахом замыслов апостол стоял на голову выше своего окружения, и возможно из-за этого, чувствовал себя одиноким. Но одиночкой он никогда не был. Павла неизменно видели в гуще людей: общение было его стихией.
Одной из важнейших задач, стоявших перед антиохийской общиной, было определение статуса крещеных язычников. Надо ли требовать, чтобы они приняли всю совокупность ветхозаветных правил жизни, весь сложный конгломерат церковных уставов иудейства? Павлу было известно, что некоторые учителя иудаизма считают необязательным для прозелитов как обрезание, так и выполнение всех уставов Торы. Возвещая о Христе язычникам, апостол полностью одобрял этот взгляд. Он руководствовался отнюдь не тактическими соображениями, как это склонны утверждать некоторые его биографы. В отличие от Востока греко-римскому миру был чужд обряд обрезания, однако его нельзя было считать непреодолимым препятствием -- ведь каждая древняя религия имела свои табу и свои бесчисленные ритуалы. Требование к обратившимся в иную веру принимать ее обычаи никого не удивляло, это считалось в порядке вещей: в глазах язычников религия и священные церемонии составляли одно целое. Напомним, что народы, принявшие ислам, приняли вместе с ним и “печать Авраамову”, обрезание.
Заметим также, что массы доверяли только древним религиям, поэтому проповедник нового вынужден был ссылаться на авторитеты, освященные временем. Доктрина, не имевшая исконных корней, казалась подозрительным, чисто человеческим изобретением. Такую роль “исторического фундамента” играл для крещеных язычников Ветхий Завет; таким образом, у новообращенных язычников не было веских причин отрицать заповеданные в Библии обряды.
Позиция св. Павла в отношении Закона определялась, с одной стороны пророческой формулой: “милосердие выше жертвы”, — а с другой -- его взглядом на священную историю. Поскольку наступила новая мессианская эра, когда Бог “творит все новое”, прежний Закон становится “ветхим”. Христос заключил с верными иной Завет, в свете которого все древние культовые установления меркнут, как звезды при восходе Солнца. Для тех, в ком воцарился Дух Спасителя, магические священнодействия политеизма -- мусор, и даже сакральные символы Ветхого Завета по большей части -- пройденный этап.
Эта решимость -- пойти наперекор тысячелетним устоям -- могла родиться только у человека, который был навсегда пленен Иисусом Христом. “Во Христе Иисусе, -- скажет апостол несколько лет спустя, -- не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью... новая тварь” (Гал 5: 6--7; 6: 15).
В Иерусалиме назаряне еще не отделяли себя от иудейской общины и приходили молиться в Храм, но у антиохийцев положение изменилось. Возникло братство людей, фактически независимое от синагоги, пестрое по своему составу. Впрочем, члены его смотрели на “Израиль Божий”, церковь Иудеи, как на свою прародительницу. Святой город, где жили Двенадцать, естественно признавался оплотом веры. Подобно иудеям диаспоры, антиохийские христиане поддерживали с Иерусалимом постоянные контакты. Связующим звеном служили посланцы-апостолы и странствующие пророки.
В начале 40-х гг. несколько таких пророков прибыло в столицу Сирии и один из них, по имени Агав, возвестил наступление голода по всей Римской империи. Церковь-мать и без того находилась в стесненных обстоятельствах, поэтому было решено заранее собирать пожертвования “братьям, живущим в Иудее”. Так была продолжена ветхозаветная практика организованной помощи бедным (см. Деян 11: 27--30).
Действительно, по берегам Средиземного моря вскоре прокатилась волна неурожаев. Император Клавдий едва обеспечивал хлебом свою столицу. Но особенно тяжким положение было на окраинах. Бедствие вот-вот могло распространиться и на Палестину. Однако прежде чем там разразился голод, над иерусалимской церковью пронеслась другая буря.

События в Иерусалиме

В то самое время, когда Агав пришел к антиохийцам, в Иудее сменилось правительство. Желая успокоить страну, возбужденную безумствами Калигулы, Клавдий вместо прокуратора послал туда своего приближенного Агриппу, внука Ирода Великого, и дал ему титул царя. Пятидесятилетний Агриппа, ловкий интриган, сумевший в свое время уцелеть в роли наперсника Калигулы, понял, что настал наконец его час. Молодость его прошла среди придворной римской знати, но сейчас ему нужно было срочно менять образ жизни. Агриппе хотелось выглядеть настоящим иудейским монархом. Всеми средствами он силился доказать Иерусалиму свое правоверие. С этой целью марионеточный царь задумал начать расправы над инакомыслящими. А их в стране было немало.
Из всех направлений назарянское было самым беззащитным. Поэтому царь в первую очередь обрушился на него. Это происходило в третий год его правления, весной 44 г. По доносу был арестован галилеянин Иаков, сын Зеведея, и вскоре казнен. В чем заключался донос, неизвестно, но мы знаем, что Иаков, как и его брат, был человеком пылкого характера (откуда и их прозвище “Сыны громовы”). Возможно, доносчик воспользовался каким-нибудь неосторожным словом в адрес властей. Так исполнилось пророчество Христово: первый из Двенадцати “испил чашу”, о которой много лет назад говорил ему Учитель.
Видя, что Синедрион, перед которым Агриппа всячески заискивал, одобрил эту меру, царь на ней не остановился. Он отдал приказ взять под стражу Симона бар-Иону, главу назарян. На сей раз было задумано провести показательный процесс, однако его отложили на послепасхальные дни.
Истинное правосудие Агриппу не интересовало, поэтому из казематов Антониевой крепости путь Петра мог вести только на плаху. Вся церковь находилась в горестном ожидании. Верные молились, собравшись в доме Марии, родственницы Варнавы.
Но случилось невероятное.
Таинственная рука вывела Симона из крепости, и, лишь оказавшись на ночной улице, он понял, что происходящее не сон. По спящему городу он добрался до дома Марии. Лука описывает его появление столь живо, что в его словах ясно слышится отзвук рассказа очевидца. “Когда же Петр постучался у ворот, то вышла послушать служанка, именем Рода; и, узнавши голос Петра, от радости не отворила ворот, но, вбежавши, объявила, что Петр стоит у ворот. А те сказали ей: в своем ли ты уме? Но она утверждала свое. Они же говорили: это Ангел его. Между тем Петр продолжал стучать; Когда же отворили, то увидели его и изумились. Он же, дав знак рукою, чтобы молчали, рассказал им, как Господь вывел его из темницы, и сказал: уведомьте о сем Иакова и братьев. Потом вышед пошел в другое место” (Деян 12: 13--17).
В этом рассказе обращают на себя внимание слова об “Иакове и братьях”. Очевидно, уже тогда Иаков занял ведущее место среди назарян. Теперь, когда Петр вынужден был покинуть Иерусалим, руководство общиной легло на плечи Брата Господня, который стал фактическим ее главой. Скорее всего, ап. Петр вместе с неразлучным Иоанном нашли убежище в своей родной Галилее. С этого времени они будут появляться в Иерусалиме лишь как почетные гости.
После загадочного исчезновения узника из крепости Агриппа, должно быть, постарался найти и арестовать Иакова. Но осуществить это намерение ему не удалось. В Кесарии царь вел переговоры с финикийцами. Там во время пышного праздника, устроенного в честь императора, Агриппа внезапно почувствовал себя плохо и был вынесен из театра. Через пять дней он умер в страшных мучениях. Не исключено, что он был отравлен одним из своих царедворцев, подкупленным послами Тира.
Опасность, нависшая над иерусалимской церковью, на время была отведена. Но через два года в Иудее начался голод, которого все так страшились. Узнав об этом, антиохийцы направили туда Варнаву, чтобы он отвез братьям деньги, собранные заранее. В Деяниях сказано, что Иосифа сопровождал и Павел, но сам апостол не упоминает об этом. Возможно, он лишь проводил Варнаву до границы страны.
Возвращаясь, Варнава взял с собой юношу Иоанна Марка, сына Марии, который приходился ему двоюродным братом.

далее

содержание