* * *
<...> Вы правы: есть некая гармония между
нами и природой, но не полная и не всегда она со знаком плюс. И не всегда
наши внедрения в природу — злы. Человеку не дано безнаказанно отступать
на природный уровень. Он в чем-то ее уже превзошел. Она внеэтична, чего
не может себе позволить человек (иначе — монстр типа “белокурой бестии”).
В наших “детищах” мало красоты
(это может быть в будущем), но в них есть цель и воля человека. Вспомните
чувство полета у Сент-Экзюпери, его ощущение летящей машины (это обратное
Ходасевичу). Поезда — чудовища, ибо они несовершенная ступень. Ведь и вымершие
ящеры были чудовищами. А в том, что человек создает, есть уже много прекрасного.
Я помню белый пароход на подводных крыльях на Волге... Мы, конечно, соавторы
Творца, но соавторы столь же ниже стоящие, насколько наша природа элементарней.
В твореньях соединены мудрость и эстетика. У людей это пока плохо получается.
Но вся природа — это лишь поток, который стремится обрести самосознание
в человеке. Мы корнями — в ней, но духом уже поднимаемся в иные сферы.
<...>
<...> Жизнь духа
целостна. В ней нет отдельных изолированных участков. Ось ее — служение
Высшему и людям. Это и в добре, и в творчестве. Поэтому творчество священно.
<...> Профессионализм вещь отличная. Я бы сказал, что Бог любит маэстро,
пусть даже это касается шитья платьев или починки телевизоров. Халтура
— это, в сущности, грех. А дилетантство — развлечение, хотя порой и безобидное,
а порой полезное. Иногда же оно уводит человека от его прямых задач и ставит
на путь, ему не предназначенный. Словом, Вы во всем правы...
Посмотрел на Ваш рисунок
и еще раз все-таки пожалел, что не удалось побывать в этом году в Коктебеле.
Сколько лет, а все еще его не освоил и не изучил.
Не поддавайтесь мыслям вроде:
стоит ли вообще что-то делать? Это искушение. Мы созданы для труда, отдачи
и созидания. Это в нас от Творца. Мы меряемся тем, что мы отдали. В труде
продолжаем Его творение, Его замыслы. <...>
Ю. Н. РЕЙТЛИНГЕР
Дорогая Юлия Николаевна!
Получил Ваше письмо, где Вы снова говорите мне
о своих сомнениях, касающихся Евхаристии. Попытаюсь, как смогу, ответить
Вам и Вашему знакомому.
Прежде всего — Евхаристия
установлена Спасителем и была настолько дорога и важна для Него, что Он
заповедал всегда совершать ее Своим последователям. Это — первое после
крещения таинство.
Уже одно это заставляет нас
относиться к нему с особым благоговением, даже если мы и не все понимаем
в его сущности. Это Его воля. Его желание...
Форма, которую Он избрал,
была далеко не случайной. Как Вы знаете (хотя бы из книги Л. Буйе), основой
ее служили молитвенные братские трапезы в ветхозаветной Церкви. Трапеза
вообще издревле была самым интимным и светлым символом единения людей.
Когда иудеи собирались на такие трапезы, они знали, что Господь невидимо
присутствует среди них. Это первый аспект - Трапеза.
Второй аспект — Жертва.
В чем заключался смысл жертвенной
символики с древнейших времен? Жертва была знаком единения с Высшим. Она
тоже понималась как трапеза, на которой присутствует Божество (или его
представитель в виде символа), часть жертвы сжигали, часть шла на трапезу,
шла людям, собравшимся у стола или очага. Жертвенное животное было эмблемой
Бога, который входил в самые тесные отношения с людьми.
То, что это было связано
с принятием пищи, — тоже не случайно. Ведь, принимая пищу, человек причащается
силам природы, силам мира. Через пищу мировая энергия входит в человека
и поддерживает его бытие. Поэтому и сам акт принятия пищи всегда понимался
как священный, и поэтому в жертве был элемент трапезы. Подобно тому как
в пище мы приобщаемся стихиям, так и священная трапеза есть символ (вполне
реальный!) причастия Божественному. Отсюда — пасхальный Агнец и иудейский
седер, на котором он присутствовал как часть трапезы.
Третий аспект связан с кровью.
С глубочайшей древности у многих народов кровь была символом жизни. Ритуалы
с участием крови делали его участников членами одной семьи, “кровными родственниками”.
Этот символ был принят и в иудействе. Когда Моисей кропил народ кровью
жертвенного Агнца, он тем самым соединял народ в духовную и кровную общину.
А поскольку Агнец был посвящен Богу, это становилась община Божия (кагал
Ягве, или Церковь, экклесия, что есть греческий перевод еврейского слова
“кагал”).
Жертва Божия, вхождение Творца
в мир падший, исполненный страдания, есть четвертый аспект таинства. Христос
отдает Себя миру. Он становится тем Агнцем, Который соединяет Небо и землю.
“Тако возлюбил Бог мир...”.
Плоть и кровь — на языке
Ветхого Завета означает бытие живого существа в целом. Плод человеческого
труда, вино и хлеб, есть залог жизни, ее условие. Но, освященные присутствием
Христа на трапезе, они становятся Его бытием, Его кровью и плотью. Это
чисто духовное значение таинства нельзя толковать натуралистически. Присутствие
Плоти и Крови и есть присутствие как таковое, реальное Присутствие. Поэтому
Христос говорил о Себе, что Он есть “Хлеб, сошедший с неба”, поэтому Его
жизнь (т. е. Кровь) есть сила, пронизывающая собранных во Имя Его.
То, что в первобытных религиях
было предчувствием и жаждой соединения с Высшим, то в Ветхом Завете стало
прообразом Богоявления, то на Тайной Вечере стало реальностью. И продолжаться
она будет, пока стоит Церковь, пока стоит мир. Последняя же Трапеза, вечная,
будет уже в Его Царстве, которого мы все ждем и ради которого живем и трудимся.
Вот, в кратких чертах, что
могу я Вам сказать об этом великом и драгоценнейшем из таинств, которое
является для нас залогом Его пребывания с нами.
Всегда ваш
о. Александр